О войне и мирной жизни рассказывает житель Островца Вячеслав зеленко

– Родился я на Минщине, – начинает свой рассказ мой собеседник, – в деревне Ходаки Кресенского сельского Совета. До войны закончил только три класса. На тот момент, когда немцы перешли рубежи нашей страны, мне было десять лет. Известие о том, что началась война, застало меня на речушке, где мы с ребятами рыбачили. С уст взрослых ежечасно срывалось слово «война». Но мне, пацаненку, было невдомек, что это такое. «Ну, война и война», – думал я, не имея ни малейшего представления, что с этого дня изменится не только моя судьба, но и жизнь миллионов людей и всего мира.

Своего отца я не помню: он умер, когда мне было четыре года. Отчим Федор Иванович был партизаном, а его отряд находился в километре от нашей деревни, затерявшейся в лесу. В Ходаках тогда было около полусотни домов. В нашей семье было шесть «едаков». Помню, как с мамой ходили собирать гнилую картошку, потому что другую нельзя было найти. Также я рвал дятельник (на Островетчине его знают как клевер), а потом сушил его. У наших соседей были жернова, на которых до войны мололи зерно на муку. На них я перемалывал клевер. О зерне можно было только мечтать! Мама пекла «преснаки» из гнилой картошки и зеленой муки. Есть хотелось постоянно.

Я помогал трем евреям – Савельсону, Зомину и Самсону, которые делали деревянную ограду возле деревни. Партизан, которые часто наведывались в нашу деревню, нужно также было снабжать провиантом. Деревенская тройка евреев выделывала оставшиеся от коров и свиней шкуры. Они собирали дубовую кору, а я из речки носил воду. Из шкур шили обувь или латали износившуюся, хотя обувью это сложно назвать – лапти, одним словом.

За три года я несколько раз видел немца. Он запомнился мне сидящим на лошади.

Зато партизаны бывали частыми гостями в нашей деревне. В наших краях действовало три партизанских отряда. Староста деревни каждый вечер назначал, чья очередь перевозить на лошадях партизан. Так мы и ездили на протяжении трех лет. Но две поездки мне особенно запомнились.

Кажется, это был февраль 42-го или 43-го года – но без трескучих морозов. Группа партизан направлялась в Вилейку, где размещался гарнизон полицаев. Было пятнадцать подвод, на каждой – два человека. Впереди следовала пара разведчиков на лошадях, мы – за ними. От нашей деревни до Вилейки – 50 километров. Подъезжаем к реке, а она незамерзшая. Партизаны слезли с саней, а мы получили команду сесть верхом на лошадей, ноги на гужи – и поехали. Вилия – река быстрая… Сено с саней смыло водой, но мы все-таки перебрались на ту сторону.

Не доезжая Вилейки, партизаны слезли с лошадей и пошли. С нами оставили одного «смотрящего». Долго ждали – а их все нет и нет. Потом началась перестрелка… Партизаны разбили гарнизон полицаев гарнизон и взяли в плен троих. Как раз на нашей подводе ехал один захваченный. Плакал он, бедный, и говорил, что его силой заставили немцам служить. Партизаны спешили быстрей вернуться назад: видно, боялись атаки со стороны Молодечно. Опять нужно было реку преодолевать. Чувствую: лошадь поплыла. Я успел только крепче за нее ухватиться, а сам весь в воде. Зуб на зуб не попадал. Когда вернулся домой, мама погнала греться на печку…

Второй раз целую ночь ехали. Тогда выдались сильные морозы, под 20 градусов. Чтобы как-то согреться, бежали с товарищем за подводами. А еврей, несмотря на жуткий холод, с саней не слазил.

– Почему не пройдешься? – спрашиваем у него.

– Лучше плохо ехать, чем хорошо идти…

Этот ответ почему-то врезался в память…

В 1944 году нашу деревню освободили. После войны семья переехала жить в Будслав. Приходилось нелегко: мама заболела туберкулезом, а у отчима было двое своих детей.

Пришла пора и мне идти на свои хлеба. Как теперь помню: на дворе 7 октября, в руках полбуханки хлеба, а впереди – 170 километров дороги. Я пешком дошел до Минска. Как раз в это время в столице шел набор в Омскую передвижную колонну: готовили штукатуров, каменщиков… Думаю: рабочую специальность за спиной не носить. Поступил, отучился. В итоге с первого раза (а образования-то только 3 класса!) сдал экзамен на штукатура 4 разряда.

Повестки в армию не ждал – сам пришел в военкомат и сказал:

– Хочу Родине служить!

А военком отвечает:

– Отправка – 21 июня. Пойдешь?

Я согласился. Только «состарили» меня на один год: датой рождения записали 1930-й.

Через неделю забрали в армию в войска МВД по охране заключенных. Служил я в Волгодонске. С незаконченным начальным образованием рискнул поступать в полковую школу. И не прогадал. Через год получил «сержанта», а друг-сослуживец, который в отличие от меня окончил 7 классов, сдал экзамены только на «младшего сержанта». За время службы мы разное видели… Сами понимаете, какой контингент охраняли, особо вспоминать об этом не хочется.

В 1952 году тридцать сержантов, в том числе и меня, отправили с Волгодонска в Ленинград получать пополнение – около полутысячи новобранцев. Мы ехали в вагонах по 40 человек в город Печора, где солдаты проходили курс молодого бойца. Из Котласа Архангельской области и демобилизовался.

…На дворе 1953-й год. Умер Сталин – страна погрузилась в траур. К тому времени мамы не было в живых, мне некуда возвращаться… Вспомнились слова из писем отчима: «Приезжай, Вячеслав, ко мне. Посмотришь, как я живу».

В конце июня 1953-го я приехал на неизвестную для себя Островетчину, как впоследствии оказалось – нашел вторую родину.

Новая супруга отчима советовала мне внимательней присмотреться к ее сестре Вере Михайловне Андралович. И я последовал ее совету.

С женой сначала ютились у ее матери, а через два года перешли жить в свой дом.

Я всегда хотел быть шофером и мечтал научиться играть на гармошке. Музыку так и не по лучилось освоить, а вот за рулем, решил, буду однозначно. В декабре поступил в Минскую автошколу. А через несколько месяцев в Молодечно открыли ее филиал, поэтому права получал там.

В Островецком районе тогда было всего шесть машин на все предприятия и организации. Председатель Рымдюнского колхоза Падалис позвал к себе на работу. Я согласился. Денег тогда не платили – работали мы за трудодни. Потом перешел в отдел культуры, а 11 мая 1967 года устроился в райпотребсоюз, где и проработал до 1991 года, пока не пошел на пенсию.

Вячеслав Иванович показывает многочисленные почетные грамоты за добросовестный труд. Возле ровной стопочки благодарственных писем и фотоальбомов красуется знак «Ветеран труда» – особая гордость мужчины, ведь районной кооперации он отдал сорок лет своей жизни.

– Как-то из военкомата пришла бумага: требуются несколько человек в ГДР – мы с супругой и поехали. Собирались на три года, а получилось на четыре: 2 февраля 1968 года уехали и в тот же день, но 1972 года, вернулись.

– Вот, посмотрите на сервизы, на столовые приборы, – Вячеслав Станиславович открывает сервант и показывает свое богатство, – все это с женой привезли из Германии.

С Верой Михайловной прожили мы 46 лет. А пятнадцать лет назад ее не стало – так и живу один. И огород есть, и курочки, хотя мне уже восемьдесят пятый год пошел.

В чем секрет долголетия? Не пью, не курю и за здоровьем слежу. Каждый год еду в санаторий. Где только ни бывал! Москва, Сочи, Одесса, Юрмала, Ленинград... Пенсию мне государство хорошую платит. Стараюсь по возможности жертвовать небольшую сумму на благотворительность. Молодые говорят: тяжело жить… Коль вам тяжело, почему у дома по две машины стоят? Вы не знаете вкуса гнилой картошки и не слышали свиста пуль… Золотое теперь время – да годы у меня уже не те.