"Пока я помню – я живу". О войне вспоминает Казимир Равданович

«Мне тогда было 8 лет и 5 месяцев. От подворанского леса до пастбища у маркунской дороги у нас был свой лесок. 22 июня 1941 года отец проводил там очистку деревьев, а я ему помогал. Вдруг где-то около пяти часов вечера мы услышали тяжелый гул самолетов. Их было много: отец насчитал 24, а я – 23. Они летели в три ряда. Затем послышались сильные взрывы, поднялся черный дым. Интересно, что на самолетах были видны красные звезды».

«Вскоре от аэродрома показались машины, на которых везли раненых. Я видел, как из кузовов капала кровь. От двух медицинских сестер мы узнали, что началась война с Германией. А затем в сторону Постав потянулись автомашины и повозки-фурманки: уцелевшие летчики уходили на восток.

Через пару дней со стороны Гозы и Подворанцев показались немецкие танки и грузовые автомашины (Михалишки были заняты 7-й немецкой танковой дивизией. – Прим. И.У.). Немецкие солдаты были бодрые и веселые, они набирали воду из колодцев и играли на губных гармошках – вели себя как хозяева».

24 июня 1941 года над деревней появился советский самолет. Судя по неуверенному маневрированию, он был поврежден. Приземлился самолет на ржаное поле у маркунской дороги, подскочил несколько раз и перевернулся.

Равданович вспоминает о гибели этого самолета так: «В полдень я с ребятами купался в Вилии и услышал какой-то странный надсадный звук – его издавали моторы самолета. Затем послышался свист и сильный взрыв. Мы в страхе побежали домой. Позже от родителей узнали, что сброшенная с самолета бомба взорвалась на берегу Вилии на том самом месте, где сейчас стоит средняя школа. Судя по всему, летчики пытались разрушить мост, но промахнулись. От взрыва погибли дети Сигизмунда Вишневского, рвавшие там траву.  Видимо, неточность бомбежки объяснялась тем, что на подлете к Михалишкам самолет был поврежден немецкими зенитками и после сброса бомбы врезался в землю неподалеку от Маркун.

Вскоре к месту падения самолета из Михалишек подъехала немецкая легковая автомашина и два мотоцикла с колясками. В перевернувшемся самолете было два или три летчика, один был ранен, а другого возле пулемета придавило обломками. Ноги его были раздроблены. Он успел сообщить собравшимся жителям, что его зовут Коля и свой адрес в Москве, просил передать жене, что был сбит при бомбежке моста и не смог дотянуть до Постав. Немцы завернули разбитые ноги пилота в какую-то тряпку, посадили раненого на заднее сиденье и увезли».

Однако на этом история не закончилась. Вскоре из Михалишек прибыла еще одна машина с немцами. Оказалось, что к самолету подходили двое подростков из Маркун. Фамилия одного из них была Позлевич или Петкевич, имени второго Казимир Равданович не запомнил. Судя по всему, они забрали из самолета оружие летчиков и планшеты с картами, потому что при летчиках немцы их не нашли. Один из немцев на ломаном русско-польском языке объявил всем, что если через час подростков не выдадут, то Маркуны будут сожжены – а это около восьмидесяти хат, крытых соломой. Детей выдали. Оккупанты расстреляли подростков возле кладбища в Михалишках на глазах у родителей. Сначала приказали им бежать, стреляли из автоматов по ногам, а потом раненых добили. (По другим данным, подростков расстреляли на том месте, где сейчас в Михалишках находится библиотека – Прим. И.У.)

Так начинался страшный режим оккупации…

Гетто и стратегически важный мост через Вилию охраняла рота из состава 257-го полицейского батальона. Полицаями были добровольцы, но офицерами – немцы. Немцем был и комендант лагеря – хромой офицер Август Гизи – человек чрезвычайно жестокий, настоящий садист.

Казимир Равданович хорошо помнит еврейское гетто и коменданта: «Гизи любил прогуливаться по улицам Михалишек с плетью в руке и с овчаркой по кличке Лида. Разговаривать с людьми он не умел и большей частью кричал что-то по-немецки или разговаривал на ломаном немецко-польском языке. Однажды остановился возле старика Матвея Бразевича, который сидел на скамейке возле своего дома. Бразевич был наполовину парализован, плохо понимал речь и еще хуже говорил. Гизи спросил его, какие солдаты лучше – русские или немецкие? Бразевич сделал отрицательный жест рукой – дескать, не понимаю. Гизи понял этот жест, как «отвяжись». Это его разозлило, и он натравил на Бразевича свою собаку. Пока та рвала несчастного старика, комендант стоял рядом и хохотал. Все это я видел, прячась возле дома в кустах сирени».

Однако не зря говорят, что Бог шельму метит: Гизи пришлось поплатиться за свои зверства. Спустя несколько месяцев его и собаку нашли мертвыми на берегу Вилии возле хутора Бжеги, недалеко от места, где сейчас стоит больница. Здесь река делает излучину, и часто утопленников выносило на берег именно в этом месте. Что случилось со свирепым комендантом, никто точно не знал. Возможно, он утонул, но жители уверенно говорили, что с ним расправились партизаны. Как бы то ни было, но за смерть Гизи жители Михалишек наказания не понесли. Обычно же за убийство своего солдата или офицера немцы расстреливали от 150 до 300 заложников из числа местного населения.

Равданович вспоминает: «Партизан под Михалишками было довольно много. Иногда они по ночам приходили к местным жителям и просили еды или что-нибудь из одежды. Как-то ночью разгорелась ожесточенная перестрелка возле моста через Вилию. (Речь, очевидно, идет о нападении на мост 1 июня 1942 года партизанской группы Бородича из отряда имени Пархоменко. – Прим. И.У.).

Немцам и полицаям, видимо, приходилось очень туго – скоро им на подмогу подошли два танка. Они стояли в районе нынешнего Дома культуры и периодически стреляли из орудий. Иногда после этого обстрела загорался лес. Скорее всего, это был профилактический обстрел, который должен был отпугивать партизан. Некоторые жители думали, что так немцы салютуют в честь своих побед на Восточном фронте.

Однако партизан сдержать не удавалось. Равданович вспоминает о засаде, сделанной народными мстителями по дороге из Михалишек на Кобыльники. Под Бабичами партизаны сделали завал из берез. Когда немцы подошли к нему, из леса был открыт сильный огонь.

Немцы отошли на Михалишки, а затем согнали на расчистку завала людей с подводами из соседних деревень – Бабичей, Сорочья и Лосей. Во время разборки завала в нем взорвались заложенные мины. Пострадали люди и лошади. Впоследствии Равданович видел на базаре людей с перевязанными, почерневшими от взрывов лицами.

Немцы угоняли людей в Германию. В апреле 1943 года они и полицаи на мотоциклах окружили деревню, началась облава. Всего было схвачено восемнадцать молодых парней и девушек. Их на автомашине отправили сначала в Лущики, а затем в Свирь и, наконец, на железнодорожную станцию в Лынтупы. Оттуда – прямая дорога в Германию.

«До сих пор тяжело вспоминать то время», – пишет Казимир Равданович.

4 июля 1944 года в Михалишках появились партизаны. Они приехали на повозках, играли на гармони и пели песни. (Это были партизаны 16-й Смоленской партизанской бригады полковника Шлапакова. – Прим. И.У.)

Однако радоваться было рано. Со стороны Гозы показались три грузовые автомашины с гитлеровцами. Машины остановились возле деревянного моста через Вилию, солдаты стали выгружать ящики со взрывчаткой. Было ясно, что они собираются взорвать мост и задержать продвижение Красной армии. Партизаны обстреляли немцев из засады и заставили их отступить. Ящики со взрывчаткой так и остались на опорах под мостом – местные жители их видели.

И все же немцы не отказались от своей затеи. На этот раз они решили разрушить мост с воздуха. В небе появилась «рама» – немецкий самолет-разведчик, а вслед за ним налетели вражеские самолеты и началась бомбежка. Михалишки запылали. Жители прятались, кто куда мог. Плебания ксендза Адольфа Соколовского была разрушена прямым попаданием бомбы, ему пришлось переселиться в баню над Вилией. Разрушена была и крыша костела – после войны ее долгое время покрывали соломой. Рассказывают, что одна из бомб пробила крышу и упала прямо на алтарь, но не взорвалась. Люди увидели в этом чудо, спасшее костел от разрушения.

Бомбежки продолжались и ночью с использованием осветительных бомб на парашютах. Зарево над Михалишками было такое, что его видели даже в Островце.

После бомбежки деревня представляла собой страшное зрелище. Большинство домов сгорело, на их месте торчали лишь обгорелые трубы печей. Погибло много жителей и домашней скотины. Был разрушен мост – его пришлось восстанавливать подошедшим частям Красной армии. Однако немцы вновь и вновь продолжали налеты на мост. По воспоминаниям Равдановича, налеты прекратились только в начале августа.

Пострадал от бомбежки и пожара дом Равдановичей. Слава Богу, все это произошло летом. Страшно подумать: если бы все эти разрушения были зимой, в лютые морозы, люди просто погибли бы от холода. Сейчас же у них была хоть какая-то возможность из обломков сделать халупы и покрыть их соломой.

Немцы еще долго продолжали совершать налеты на михалишковский мост. В один из июльских дней Казик пас коров на окраине Михалишек, у дороги на Гервяты. Неожиданно он увидел два немецких самолета, летевших на деревню. Раздался пронзительный свист – прогремел мощный взрыв. Один самолет сбросил бомбу весом в тонну (как потом было установлено) на дом и огород, принадлежавшие семье Апришко. Дом разнесло на куски. Бомба второго самолета упала рядом со старой школой – образовалась огромная воронка шириной в тридцать и глубиной до шести метров. Она была настолько велика, что еще в 1950 году из нее пили воду коровы.

В другой раз Казик стал свидетелем воздушного боя. Он вспоминает: «С освобождением Михалишек связана еще одна история, касающаяся недостроенного перед войной аэродрома. Этот аэродром находился в лесу на участке Михалишки-Бжеги, где сейчас проходит дорога на больницу. Лес принадлежал богатею Неяково-Завише, но после сентября 1939 года стал государственной собственностью. Военные вырубали лес под летное поле и привлекли к этому местных жителей.

Мой дядя Владимир Пешко на тракторе ХТЗ тросом вырывал деревья и корчевал пни. Но к началу войны аэродром закончен не был, хотя весной 1941 года на него несколько раз садились самолеты.

15 июля я пас коров в районе Лозовых. Вдруг со стороны Гервят над Лозовыми на малой высоте пролетел самолет У-2, на борту которого хорошо была видна красная звезда. В кабине сидели два летчика в шлемах и летных очках, они махали руками и выбрасывали листовки, в которых говорилось о скором освобождении Беларуси советскими войсками. Но когда самолет подлетал к Михалишкам, неожиданно появились два немецких истребителя. Советский самолет задымил и пошел на вынужденную посадку в сторону недостроенного аэродрома. Летчики уцелели, они выскочили из горящего самолета и укрылись в лесу. Мой дядя Иван Пешко (его еще называли Ясь-сапожник) дал им кое-какую гражданскую одежду и еду. Летчики спросили, где находится линия фронта, и ушли в ту сторону.

Последняя бомбежка была 12 августа, она причинила новые разрушения Михалишкам».

Война уходила все дальше на запад. Начиналась новая жизнь, полная трудов и забот. Нужно было возрождать деревню, отстраивать разрушенные дома. Мужчин мобилизовали в Красную армию, поэтому всем этим приходилось заниматься женщинам, старикам, подросткам и детям.

Об этом периоде Равданович вспоминает так: «Тяжелое было время. Дом, скотина, все постройки сгорели – начинай все заново. Каждый день приносил страх: грабежи, бандитизм. Родители ходят с опущенными головами, они постарели буквально на глазах. И вдруг власти говорят, что отдадут Польше полоску германской земли и туда можно переселяться. В 1945-1946 годах можно было, имея какой-нибудь документ, подать об этом заявление в паспортный стол. И началось «переселение народов». С плачем покидали свой родной кусочек земли, благоустроенные огороды. Одни выехали уже в 1945 году, а мои родители решились на это только в 1957-м.

Трудно было начинать новую жизнь на новом месте. Я закончил 7 классов Михалишковской средней школы, учил в свое время русский, белорусский и немецкий языки, а теперь должен был сдавать экзамены по польскому языку – как грамматическому, так и техническому».

Завершает Казимир Равданович свои воспоминания словами: «За свою жизнь я пережил столько, что можно было бы книгу написать. Но нездоровится. Надо готовиться переселяться в жизнь новую на небесах – так учит религия. И все же понимание того, что такое война, останется в моем сердце до конца жизни».

Пожелаем же человеку, пережившему страшную войну, прожить еще как можно дольше.