Ее победили – но она не сдалась! История Елены Сенють

09:59 / 07.09.2017
4

На интервью для проекта «Никогда не сдавайся» мы с Леной Сенють договаривались давно. Она без колебаний решилась рассказать свою историю в надежде, что, возможно, это поможет не пасть духом кому-то из тех, кто только вступил на долгий и мучительный путь борьбы с коварным недугом – ведь наших «коллег» по «раковому корпусу» становится все больше. Но все не находилось времени, чтобы спокойно сесть и поговорить, – то у меня, то у нее. И вот наконец весной я позвонила Лене, чтобы спросить разрешения приехать в гости.
– А я сейчас в Островце, могу сама зайти, – предложила Лена.
Голос ее показался мне подавленным. Оказалось, тому была причина: Лена только что вернулась с обследования, на котором обнаружили новый очаг.
Но это не стало для нее поводом отказаться от беседы. Говорили мы долго – обо всем.
– Хорошо, что я зашла к вам, – сказала на прощание Лена. – Выговорилась – и стало легче. Я знаю, сначала, когда услышишь это, всегда трудно… С этим надо просто смириться – и идти дальше. Бороться. Как-то у вас на «круглом столе» Александр Ильич Поволоцкий рассказывал, что у нас в городе есть женщина, у которой четыре локализации рака, все оперированные – и она до сих пор живет. Главное – не сдаваться. Мне нужно жить – сыновей женить, внуков дождаться.
Прощаясь, я не подозревала, что вижу Лену в последний раз. Месяц назад, 5 августа, я узнала, что Леночка ушла. Болезнь победила ее.
Но она ей так и не сдалась!

ELENA.jpg
Рассказывает Елена Сенють, 43 года:

– Впервые я заболела в 21 год. Только замуж вышла – я рано выскочила, словно гнал меня кто-то. Двоих деток родила – сыночки, погодки. Младшему еще и года не было.
И тут воспалились у меня лимфоузлы – на шее и подмышкой. Поехала в больницу. Оттуда отправили в Гродно. Взяли пункцию, госпитализировали. Было это в 1994 году.
Тогда еще особо не говорили, что это за болезнь, мудреный такой диагноз поставили – не зная, и не скажешь, что это такое. Но когда выйдешь на крыльцо и прочитаешь название отделения, в котором лежишь, все становится ясно…
Хотя я тогда молодая была, особо не вникала ни в болезнь, ни в лечение. И страха как-то не было – может, потому, что глупая была, не понимала? Меня больше расстраивала не моя болезнь, а то, что детей нужно оставлять, когда на лечение едешь. Их муж смотрел, на больничный шел, а больше – мама: она бухгалтером в колхозе работала, малышей с собой на работу брала…

Мне назначили несколько сеансов химиотерапии, гормоны, два курса облучения, потом снова химия. Год я ездила в Гродно: неделя в больнице – на две недели отпускают домой, и снова… Химию тяжело переносила, очень плохо мне было. Но врачи говорили, что это хороший признак, – значит, организм борется, сопротивляется болезни. Терпела…

Не это было самым страшным. Однажды приехала домой, а младший сын меня не узнал: расплакался – и к тете на руки, ее мамой назвал. Я думала, сердце от боли разорвется…
Но постепенно как-то все выровнялось. Я поправилась, на контроль только ездила: сначала через три месяца, затем – через полгода, через год. А потом меня совсем с контроля сняли. Я, можно сказать, и забыла о своей болезни: жила, как и все в деревне.
С мужем жизнь не заладилась: он, когда я еще в больнице лежала, заскучал без женской ласки, а утешительницы быстро нашлись. Пить стал. Мы в деревне, в Сымонелях, с ним жили – в одном доме, под одной крышей, но как чужие люди… Потом мне родители помогли купить домик в Вороне. Сыновья уже большие были, я им сказала: решайте сами, с кем будете жить, – со мной пойдете или с отцом останетесь? Они пошли со мной. Совместно нажитого имущества делить не стала, все оставила мужу. Об одном мечтала: ноги унести! Первое время дети спали на диванчике, а я – на полу. Но все равно каждую субботу я их отправляла к отцу: какой ни есть, а он им жизнь дал. Правда, у него и в этот единственный день в неделю не всегда хватало времени на сыновей… Но в любом случае – там же бабушка, ей помощь нужна. Субботний отцовский день ими исполнялся свято!
Была ли возможность устроить свою жизнь? Да, одно время встречалась с мужчиной. И замуж он меня звал. Но я не решилась: как я ему скажу о своей болезни? Так мы и расстались. Теперь думаю: хорошо, что так получилось, – меньше боли. Случился бы этот мой рецидив, он бы меня бросил – зачем ему больная жена? А я бы переживала, обижалась – зачем мне лишний стресс?

Рецидив у меня случился через двадцать лет после болезни. В 2014 году нащупала у себя в груди уплотнение. Пошла к врачу. Онколога нашего не было, кто-то заменял его. Посмотрели, сказали – мастопатия, такое у каждой второй женщины, пейте антиоксикапс с селеном. Ну, раз все хорошо, то чего беспокоится?

Хотя, мне кажется, этот рецидив я сама спровоцировала – уже потом, когда все случилось, поняла это. Племянница замуж выходила, и мне очень хотелось к свадьбе похудеть. Села на диету – и действительно похудела. Но практически одновременно стала замечать, что уплотнение в груди стало увеличиваться: видно, такой стресс моему организму не понравился. Все же в любом случае питаться надо полноценно. Но хотелось быть красивой… Надо было идти к врачу – но тут мама заболела, ее надо в больницу определить – не до себя…
Ну, наконец, нашла время, выбралась к онкологу. Сделали пункцию, отправили материал на анализ. Через некоторое время пришел результат: все хорошо. Но, раз уже я сталкивалась с этой проблемой и нахожусь в группе риска, посоветовали съездить в Гродно проконсультироваться. Там тоже взяли анализ – и он был не такой утешительный, как первый. Потом сказали, что, скорее всего, в первый раз просто не попали в эпицентр опухоли…
Сразу, когда новость эту услышала, в шоке была. Сестра двоюродная у меня в Гродно живет, забрала меня, и мы пошли в костел. В то время в храме людей не было, только мы, и я рыдала в голос. Потом успокоилась. Пошла к исповеди, все ксендзу рассказала о своей жизни. Он меня благословил – и я вернулась в больницу совсем другой, с убеждением: надо жить – и бороться.
Меня сразу же госпитализировали – и все началось по новой. Опухоль оказалась в нехорошем месте, близко к грудной клетке, чтобы ее купировать, сначала химию назначили, восемь сеансов. Затем – операция, и снова химия. В общей сложности – шестнадцать сеансов… Поразительно, но химиотерапевт меня лечила та же, что и в первый раз. Она меня сразу узнала, еще в коридоре, подошла и спрашивает: «Как твои хлопцы?» Когда лежала в первый раз, все меня матерью-героиней называли – знали, что у меня дети маленькие дома остались.

Психологически этот рецидив мне труднее дался, чем первая болезнь. Очень сложно было, когда волосы вылезли, и надо было летом в костел в платочке идти – а все смотрят, шушукаются за спиной… А когда волосы стали отрастать и я сняла платок – снова в центре внимания и разговоров. Каждому же не расскажешь, не объяснишь…

Работа спасала. И подруги. Мне третью группу инвалидности дали, рабочую, потом и на вторую предлагали оформляться – но мне страшно представить, что я буду сидеть дома: утону же в соплях! А так с людьми – некогда расслабляться. Ну, сходишь в случае чего в склад, поревешь – и назад: нацепишь улыбку – и за прилавок.

Рана после операции зажила быстро. И вообще все нормально было. Но на очередном контроле врачам мои легкие не понравились. Сначала подумали, что это пневмония, предложили полечиться. Прошла курс лечения – не прошло. Снова отправили в Гродно, на консультацию к таракальным хирургам. Те предложили новую операцию.
Когда уезжала на операцию, родителям не говорила, куда и зачем еду. Сказала, что надо пройти углубленное обследование. А когда день операции назначили, придумала, что мне сложное исследование сердца делать будут и, чтобы магнитные волны на приборы не влияли, мобильники надо выключить на сутки или даже больше, поэтому мне звонить не нужно, сама наберу, когда смогу. После операции, известное дело, реанимация. Когда привезли в палату, отдышалась немного, позвонила маме: все хорошо, я уже на связи. Потом уже, когда пошла на поправку, рассказала, что да как. Тяжело все время врать. И правду сказать трудно. У мамы давление высокое, сложно родным перенести все то, что со мной случилось, – наверное, труднее, чем мне.

Сыновья – они все знали. Помогали, поддерживали. Но больше всего – сестра двоюродная. И подруги верные. Они были моей надежной «жилеткой»: когда накатит – приду, выплачусь, выговорюсь – и дальше пошла.
И, конечно, Бог. Все в нашей жизни складывается, как ему угодно – и хорошее, и плохое. Это нам только кажется, что мы ничего плохого не делаем, а оглянешься – ого, сколько грехов накопилось! Мне как-то после исповеди в Гродно ксендз «за пакуту» назначил сделать хорошее дело. «Да это ж – раз плюнуть, – подумала я. – Сейчас выйду из костела – и первому встречному сделаю что-нибудь хорошее». Вышла – и что? Какое хорошее дело сделать? Что для этого вот человека, что идет мне навстречу, хорошее, а что – плохое? Откуда я знаю? Поймала себя на мысли: тут хоть бы чего плохого ненароком не сделать…
Болезнь меня многому научила, на многие вещи заставила по-другому посмотреть. Случалось, стоишь за прилавком, пьяный приходит, вонючий, обрюзгший, и еще бутылку покупает. Презрительно посмот­ришь: докатился… Случалось, и скажешь что-то резкое. А теперь по-другому смотрю: он – тоже человек, как и я, и любой другой. Рождаемся мы все одинаковыми. И умирать будем одинаково…
И мужа бывшего простила, пусть Бог упокоит его душу. Да, положа руку на сердце, и обиды-то особой не было: ну хотел человек жить так, как ему хотелось, – я и не мешала. Каждый выбирает по себе…

Как-то приехала на очередной контроль, врач на замене сидел, открыл мою карточку, головой покачал: «Какая ж ты бедная…». Ну чего ж я бедная? После того как мне в первый раз диагноз онкология поставили, я 21 год прожила, сыновей подняла. Они у меня хорошие выросли, самостоятельные, одному 26 лет, другому – 25. Оба получили высшее образование, хоть учить их было очень сложно: так случилось, что оба в один год поступили. Спасибо, родители помогли, одна бы я, наверное, не вытянула. Теперь старший в Минске работает по своей специальности, работа ему очень нравится. А младший – со мной, он инженер-энергетик на фабрике «Ольховка». Хорошие у меня сыновья. Об одном мечтаю: внуков дождаться! Гуляла бы с ними в саду, сказки рассказывала…

Говорят, кого Бог любит, тому особые страдания посылает. Меня Он, видно, очень сильно любит…
Сейчас вот новый очаг обнаружили, в головном мозгу. Когда сказали, то первая реакция, конечно, – шок… Но, знаю, что скоро это пройдет – и начнется новый этап борьбы. Рак – это просто другой ритм жизни. Это надо принять – и жить с этим. И бороться.
У меня одна надежда – на Бога…

Если вы хотите поделиться историей – своей или близких, напишите на электронный адрес автора: ostrov-red.rybik@tut.by или позвоните в редакцию по номеру 2-11-09.


Текст: Нина Рыбик