Неизвестного солдата зовут Иван Великий, его родина – Островецкий район
Накануне Дня Победы, благодаря поисковикам из Карелии и в какой-то степени – газете “Астравецкая праўда”— исчезло еще одно, пусть небольшое, персональное, белое пятнышко в истории Великой Отечественной войны. Еще у одного ее безымянного героя появилось имя, а у его родных и близких – основание для того, чтобы гордиться своим отцом, дедом и прадедом, который все эти годы считался без вести пропавшим. А также — возможность поклониться его могиле…
Напомним нашим читателям: в обращении поисковиков из Карелии шла речь о поиске родных Ивана Великого, останки которого недавно были найдены и перезахоронены в братской могиле возле деревни Карельская Масельга Медвежьегорского района Карелии. Данные, которые сохранились на полуистлевшем кусочке бумаги, найденном в винтовочной гильзе, указывали на то, что погибший красноармеец – наш земляк. Да и фамилия Великий – не такая уж редкая на Островетчине. Но столько лет прошло… Даже если и были родные у Ивана Великого – кто знает, где они сейчас, живы ли? Жена Зося Антоновна, имя которой указано в записке — вряд ли, не говоря уже о его родителях. Братья-сёстры – тоже вопрос, а дети – были ли они у солдата?
Статья вышла в «Астравецкай праўдзе» 21 апреля. А уже 25 апреля, в первый рабочий день после четырехдневных выходных, в редакцию пришла взволнованная Татьяна Никитична Шкурская, известный в Островецком районе человек, в настоящее время – пенсионерка.
—Все указывает на то, что погибший красноармеец, сведения о котором разыскивают поисковики из Карелии, — первый муж моей матери Зофии Антоновны. Его звали Иван Великий, только отчество не Густович, как указано в записке, а Августинович.
Такие «нестыковки» легко объяснимы — ведь сам Иван был неграмотным, писал, скорее всего, кто-то под его диктовку (может, тот самый Пахтусов, фамилия которого тоже значится в записке – Н.Р.). А своеобразные польские имена и названия для русского человека звучали непривычно, да еще вопрос, как было с грамотой у самого писавшего… Этим, наверное, можно объяснить и то, что Рымдюнский сельсовет записан как Рынденовский, а фамилия жены Ивана Великого значится как Великова. Есть разночтения и в написании ее имени: в записке Ивана Великого она значится как Зося, в архивных сведениях ОБД «Мемориал» — Заися: скорее всего, это просто ошибка.
—Великие в Рымдюнском сельсовете жили только в нашей деревне Виктосина, — стала далее приводить аргументы в подтверждение своей догадке Татьяна Никитична. — Но никто из других Великих на войне не был. А тут все совпадает. Маму мою звали Зофия Антоновна – Зося. Ее первый муж ушел на войну, тогда еще финскую, добровольцем в 1939 году. И пропал… Больше о нем никто ничего не слышал. А тут – такая радость…
И далее Татьяна Никитична рассказала драматическую историю своей семьи…
*****
Семья Ивана Великого была безземельной. Жили они с того, что батрачили на местную пани Виктосю – от ее имени, как считают местные жители, и пошло название деревни Виктосина, где жили Великие. Они сюда вроде бы приехали из российской глубинки – фамилия-то явно не местная, русская, хоть вероисповедания Великие были католического. Но узнать, как, когда и почему появились в Виктосине их предки, за давностью лет не удалось.
Пани Виктося еще в начале прошлого столетия, когда на востоке, в России, начал разгораться революционный пожар, не стала ждать, пока пламя его перекинется на «восточные кресы», а стала быстренько продавать свои земли – а может, у нее были на то какие-то свои причины?
Один из наделов купил крепкий хозяин Антон Николаевич Наливайко, который приехал в эти места со Сморгонщины. Он построил дом в Виктосине, и один за другим родилось в семье восемь детей.
А семья батраков Великих после отъезда в Польшу пани Виктоси так и осталась без земли. В «благодарность» за многолетний добросовестный труд пожаловала госпожа своим батракам по шнуру земли – соток по 30-40: столько, чтобы не умереть с голоду – но и наесться досыта с этого надела было невозможно. И семьи, которые до того батрачили на пани, теперь стали наниматься за кусок хлеба или мешок зерна помогать более зажиточным крестьянам, которые смогли купить панскую землю: косили, жали, копали и садили картошку…
Иван Великий был именно из таких батраков. А Зося Наливайко – хоть и из многодетной, но крепкой крестьянской семьи. Стоит ли удивляться, что, когда у молодых случилась любовь, отец девушки всячески противился этому.
—С чего вы будете жить, чем детей кормить? — увещевал он своевольную дочь. – Он же — голота безземельная.
Но любовь молодых оказалась сильнее меркантильных соображений старшего поколения – и они поженились. В ответ на такое своеволие крутой отец лишил дочь всякой своей помощи на всю оставшуюся жизнь: дескать, раз такая умная, что отцовский совет тебе не нужен, то и живи своим умом!
Они жили, как умели и могли, безуспешно пытаясь выкарабкаться из беспросветной нищеты. Сначала у молодых родились близнецы, два мальчика. Но, не дожив и до года, они умерли один за другим. А в 1937 году у Ивана и Зоси «нашлась» дочка, которую назвали Яниной.
После воссоединения восточных и западных белорусских земель, в 1939 году Иван Великий попросился добровольцем в Красную Армию.
—Конечно, я не знаю точно, но думаю, что не было у него другого выхода, — сокрушенно вздыхает Татьяна Никитична. – Земли не было, и взять ее было неоткуда. А там, видно, пообещали деньги… Вот и пошел он в армию, добровольцем на финскую войну. А потом началась Великая Отечественная… И больше о нем никто ничего не слышал — как ушел, так ни единой весточки и не получили. Он же неграмотный был… Еще слава Богу, что эту записку кто-то помог ему написать, и она сохранилась в той винтовочной гильзе до наших дней.
…Уже после окончания войны Антон Наливайко, видя, как мается дочь с малым дитем на руках, смирил свою гордыню и решил через военкомат узнать, где же подевался его зять, жив ли, нет ли… В ответ пришло сообщение, что Великий Иван Августинович пропал без вести. Словом, не ждите…
—Вы не представляете, каким счастьем для нас было получить известие о том, что Иван Великий погиб в бою, — не скрывает слёз Татьяна Никитична. – Мы три дня проплакали, когда получили «Астравецкую праўду» с этой статьей… Первым делом я позвонила Янине, родной дочери Ивана, своей сводной сестре, чтобы сообщить об этом. Янина — она теперь уже не Великая, а Хорошая — живет в Братске, и мы всегда поддерживали с ней очень теплые отношения, помогали друг другу… Я понимаю, какое значение это известие имеет для нее. Это все равно, что найти отца, которого никогда не знала. Пропал без вести – это же могло означать, что угодно. Может, погиб, может, попал в плен и сгинул на чужбине или живет где-то в чужой стране с другой семьей. А может, что и похуже… Помню, когда мы вспоминали тяжелое военное прошлое своего отца, тоже фронтовика, Яня замолкала и замыкалась – и мы понимали, что ей больно, потому что она не знала, где ее отец и что с ним.
…Окончилась война. Односельчане, которых забрали на фронт намного позже, в 1944 году, уже после освобождения Беларуси, возвращались на родину: кто целым и невредимым, кто больным и израненным, а кто – и тенью черного крыла похоронки… И только Зося Великая под насмешливыми, а то и косыми взглядами, стиснув зубы, в одиночку поднимала дочь – ни солдатка, ни вдова.
...Как-то ее отец прослышал, что на соседней железнодорожной станции Солы появился умелый сапожник, который шьет обувь на заказ – и мужскую, и женскую, и детскую… Многочисленная семья Антона Наливайко за годы войны пообносилась, а купить что-либо было негде, да и не за что – крестьянские семьи в основном вели натуральное хозяйство. А этот мастер, рассказывали, за работу брал недорого, и только продуктами: зерно, хлеб, сало, крупу — и все потом отвозил родным на Украину, спасая их от голода… Антон Наливайко поехал в Солы и привез рукастого сапожника пожить и поработать в Виктосину: заказов хватало.
…По судьбе Никиты Гутника, уроженца далёкой Харьковщины, война тоже нещадно прошлась тяжелыми коваными сапогами. Он был призван в Красную Армию еще в 1937 году. Служил в роте охраны военного училища в Москве. Отслужив положенный срок, стал готовиться к демобилизации. Да не тут-то было: сначала военная кампания по присоединению к СССР западных областей Беларуси и Украины, затем – финская война, а потом – и Великая Отечественная… Никита Гутник служил связистом в отдельном батальоне связи, к 1942 году имел звание лейтенанта, был награжден орденами Красного Знамени и Красной Звезды, несколькими медалями.
Переломной в его фронтовой судьбе стала легендарная битва под Прохоровкой. Самым обидным для фронтовика было то, что происходила она совсем недалеко от родного села Караван… Но вместо долгожданной встречи с родными – дома оставались отец, мать, сестры, брат – он воочию увидел, что это такое — ад на земле. После массированного артобстрела и бомбового удара немецкой авиации все вокруг превратилось в пламя и дым: горели танки, машины, горела сама земля… В дыму и копоти исчезло небо, и непонятно было – день теперь или ночь, и сколько времени длится этот ужас…
В том бою Никиту Гутника ранило и контузило – сильно посекло осколками голову и ноги, кусочки смертоносного металла оставались в теле ветерана до самой его смерти. Бой смещался на восток, и стало понятно, что они попали в окружение. О том, чтобы прорваться к своим, раненому бойцу нечего было и мечтать. Вместе с сотнями других однополчан он попал в плен. Никите, можно сказать, повезло: его, израненного, не пристрелили на месте или в дороге, когда он терял силы, он не умер с голоду, его не завалило землей в самодельных блиндажах, где военнопленные прятались от холода и дождя…
Из лагеря военнопленных уже на территории Германии он попытался бежать вместе с товарищем, и достаточно удачно – отсыпаясь и отдыхая днём, пробираясь глухими дорогами на восток по ночам, они дошли почти что до границы с Польшей. Казалось, до дома уже рукой подать… Но тут, как говорится, жадность – вернее, голод – сгубили: беглецы стащили у бюргера кролика и решили его зажарить – мяса захотелось… На дым примчалась полиция…
И все же он выжил, и вместе с другими своими товарищами – трудно сказать, по счастью или по несчастью — очутился в Силезии, куда их отправили добывать уголь. К каждой группе из 3-4 узников был приставлен мастер из гражданских. Их группе повезло: их мастер был опытным горняком и порядочным человеком. Он подсказывал своим подопечным, как «брать пласты», делился опытом, а иногда даже подкармливал военнопленных.
Уже в конце войны Никиту забрал к себе в помощники местный бауэр – и тяжёлая работа на полях, в хлеву и в мастерской после лагерей и шахты показалась ему раем. Тем более, что хозяин еще и кормил полноценным обедом. К тому же научил смышленого русского сапожному ремеслу. А когда война окончилась, и Никита собрался домой, немец в благодарность за хорошую работу даже подарил ему необходимые инструменты…
Дома его не ждали. Во время оккупации отец умер от разрыва сердца, когда на глазах хозяина немцы сожгли его добротный дом со всем скарбом, который тот нажил за всю свою жизнь. Сестру угнали в Германию. В глинобитной мазанке мыкали горе мать и сестра. На радостях, что сын вернулся, они устроили пир: сварили единственную, последнюю свеклу – больше в доме ничего съестного не осталось…
Никита попробовал поменять на продукты кое-что из привезенных из Германии вещей. Да кому они были нужны, когда люди пухли с голоду, и самым большим сокровищем являлся кусок хлеба? Кто-то посоветовал ему: езжай в западную Беларусь, она меньше пострадала от войны, люди там позажиточнее – может, и пригодится твое ремесло? Так и оказался Никита Гутник в Солах, а затем – и Виктосине…
Тут и приглянулась ему Зося, дочь хозяина, нанявшего его на работу. Уж трудно сказать, чем: по годам – старше его, с дочерью на руках, муж сгинул где-то на войне… Но – хозяйственная, работящая, хоть и неграмотная, но по-житейски мудрая… А может, все дело в том, что горя нахлебались на своем веку и он, и она. Вот и сошлись две израненные души… Прожили они вместе 21 год, родили двух дочерей – Татьяну и Нину. Но Зося рано ушла из жизни – в 49 лет умерла от внезапной болезни. На 20 лет пережил ее Никита Ильич, который умер в 1988 году.
—Когда отца не стало, я, на то время уже сама жена, мать и бабушка, очень остро почувствовала свое одиночество, незащищенность – словно с меня убрали защитный кокон, словно я осталась совсем голая, — говорит Татьяна Никитична. – И я понимаю, как тяжело всю жизнь было моей сводной сестре, с которой мы всегда были очень близки – ведь она никогда не знала своего отца, его судьбы, и даже места, где он погиб и похоронен…
Теперь у Янины, которая, выйдя замуж, фамилию Великая сменила на Хорошая, у ее троих детей и троих внуков есть законное основание для того, чтобы гордиться своим отцом, дедом, прадедом… И они с Татьяной Никитичной мечтают поехать в далекую Карелию, чтобы поклониться могиле, где покоится прах Ивана Великого, его памяти и подвигу…
На снимках: Дочь Янина Хорошая с мужем; супруга Ивана Великого, Зофиа Антоновна; внуки Ивана Великого.
